Акимыч Таёжный Человек
Книга «Акимыч - таежный человек» Иван Басаргин. В книге Акимыч - таежный человек главное. В Москве выходит повесть в новеллах «Акимыч — таежный человек». Повествуя о старом охотнике Акимыче, автор не просто описывает. Многих людей, хороших и плохих, встретил Басаргин на таежной тропе. Акимыч, таежный человек, в честь которого Басаргин назвал одну из своих. В конце 1972 г. — радостное событие: вышла в свет новая книга «Акимыч — таежный человек». Несколько экземпляров отправлены знакомым, друзьям. Кадочников написал: «За книжку про Акимыча большое Вам русское спасибо! Чудо как хорошо. Читаешь и как будто наполняешься неизъяснимой божественной мудростью у тихо потрескивающих таежных костров.
После окончания в 1971 г. Высших литературных курсов при институте им. Горького в Москве И. Басаргин вернулся в Приморье и полностью отдался литературному творчеству. В этом же году в Москве, Владивостоке и Новосибирске вышли три сборника повестей и рассказов молодого писателя: «Волчья ночь», «Сказ о Черном Дьяволе», «Черный Дьявол». Все они включали первое крупное произведение Басаргина, героем которого была охотничья собака-полуволк.
Ведущей темой писателя стала связь всего живого на земле, дружба человека с животным, утверждение всего светлого и чистого в природе и в людях. В Москве выходит повесть в новеллах «Акимыч — таежный человек». Повествуя о старом охотнике Акимыче, автор не просто описывает красоты дальневосточной природы, но и тревожится за судьбу богатств родной земли, поднимает проблему защиты ее от бесхозяйственности и браконьерства. Еще одной вехой в творчестве Ивана Басаргина стал роман «В горах Тигровых» (1975). В центре внимания автора — династия бунтарей-пермяков, русских землепроходцев, представителей пестрой крестьянской вольницы, которая положила начало заселению диких таежных земель. В последний год жизни писатель готовил к печати законченную вчерне повесть «Тревожные люди», тематически связанную с книгой «Акимыч — таежный человек». Басаргин умер в ноябре 1976 г.
Произведения И. Басаргина и литературу о нем, опубликованные до 1973 г., см.: Писатели Дальнего Востока: Биобиблиогр. Справ. — Хабаровск, 1973. В горах Тигровых: Роман. — М.: Сов. Писатель, 1975. Акимыч — таежный человек: Повесть в новеллах; Рассказы. — Новосибирск: Зап. — Сиб. Изд-во, 1978.
— 206 с.: ил. То же. — М.: Современник, 1972. Рец.: Ульяшев П. Земля и на ней человек//Лит, Россия. — 1973 — 10 авг. — С. Черный дьявол: Роман, повесть. — Новосибирск: Зап. — Сиб.
Изд-во, 1981. — 495 с.: ил. Рец.: Шапошников В. «Жестокая проза»//Енисей. — 1974.
1971 г.; Шапошников В. «Глушняки» и правда жизни//Лит. Россия. — 1975. — 10 янв. — С. БЕЛОВ Михаил Прокопьевич Михаил Прокопьевич Белов родился 4 сентября 1911 г.
В семье крестьянина небольшой чувашской деревни Ой-Касы. После окончания сельской школы в 1926 г.
Уехал учиться в лесотехнический техникум в городе Мариинском-Посаде, затем перешел в Горьковский планово-экономический институт. Учебу в институте прервала служба в армии. После демобилизации в 1935–1936 гг. Белов участвовал в Карской экспедиции Главсевморпути, более десяти лет прожил на Севере, переменил много специальностей: от золотоискателя и экономиста до литературного сотрудника, а затем и редактора Колымского радиовещания при политуправлении Дальстроя. Два года Белов работал в редакции «Последних известий» Магаданского радио, а в 1946 г.
Приехал в Хабаровск. Был редактором общественно-политического вещания Хабаровского радио. Много ездил по Дальнему Востоку. Обо всем увиденном рассказывал в репортажах, очерках, которые печатались в местной периодике, выходили отдельными изданиями: «На земле Камчатской» (1952), «Бурильщик Парфен Репин» (1959), «Тысячник» (1965) и др. Первая повесть М. Белова «Полюс холода» вышла в Хабаровске в 1956 г. Автор рассказал в ней о приключениях географической экспедиции на малоисследованном хребте Сунтар-Хаята, о жизни обитателей полюса холода: геологов, пастухов оленьих стад, метеорологов. Хорошо принятая читателями повесть неоднократно переиздавалась.
Успех книги «Полюс холода» предопределил дальнейший творческий путь писателя. Приключенческий жанр становится для него главным. Одна за другой выходят книги «Экспедиция инженера Ларина» (1960), «Когда пробуждаются вулканы» (1961), «Восьмая тайна моря» (1963), «Улыбка Мицара» (1969). За последние годы писателем созданы документальная повесть о строителях БАМа «Ургальская мелодия» и ряд документальных очерков, рассказывающих об истории фабрик и заводов Дальнего Востока. Белов — член Союза писателей СССР с 1965 г.
Живет в Хабаровске. Произведения М. Белова и литературу о нем, опубликованые до 1973 г., см.: Писатели Дальнего Востока: Биобиблиогр. Хабаровск, 1973. Флагман: Докум. Рассказ о з-де им.
Ленинского комсомола//Ордена на трудовых знаменах. — Хабаровск, 1973. Хорские мотивы: Очерк о хор.
Леспромхозе//Дальневосточная гвардия пятилетки. — Хабаровск, 1975. — Вып. Ночной выстрел: Случаи из жизни первого уссурийского пограничника//Граница. — Хабаровск, 1976.
То же//Граница. — М., 1983. Первый день; Дамский мастер; Багульник: Новеллы//Тихоокеан. Звезда. — 1976. Уссурийская быль//Граница. — Хабаровск. Амур: Очерк о городах и селах Амура//Смена. — 1977.
25–29: ил. — (Красота родной земли). БЕЛОУСОВ Иван Емельянович Иван Емельянович Белоусов родился 2 января 1933 г. В селе Нижне-Бабино Курской области. После окончания восьми классов в 1950 г.
Приехал на Сахалин. Сначала работал молотобойцем на лесоучастке «Высокое» Анивского района, затем учился в Сахалинском мореходном училище, после окончания которого плавал на торговых судах, потом стал журналистом. Работал сотрудником, затем редактором газеты «Молодая гвардия», редактором художественной и детской литературы Сахалинского книжного издательства, инструктором обкома КПСС. Белоусов рано начал писать стихи. Их печатали областные и центральные газеты, журналы, альманахи и коллективные сборники («Зерна», «Сибирь поэтическая» и др.). На Сахалине вышел первый сборник стихов молодого поэта «Разговор с отцом», в 1965 г. Второй — «Признание».
Белоусов в числе первых сахалинских литераторов был принят в Союз писателей СССР и избран ответственным секретарем только что созданной Сахалинской писательской организации, которую возглавлял в течение двадцати лет. Белоусов — автор девяти стихотворных сборников: «Березовый ливень» (1968), «Небо России» (1969), «Сахалинские свадьбы» (1972), «Острова на горизонте» (1973), «Мужество» (1975), «Магистраль» (1977), «Далекие причалы» (1979). Наиболее крупной по объему, по мысли, мастерски написанной является поэма «Сахалинские свадьбы», где автор выступает как хороший знаток своего края.
Кукла (Акимыч) НОСОВ ЕВГЕНИЙ ИВАНОВИЧ КУКЛА (АКИМЫЧ) Теперь уже редко бываю в тех местах: занесло, затянуло, заилило, забило песком последние сеймские омута. Вот, говорят, раньше реки были глубже. Зачем же далеко в историю забираться? В не так далекое время любил я наведываться под Липино, верстах в двадцати пяти от дома. В самый раз против древнего обезглавленного кургана, над которым в знойные дни завсегда парили коршуны, была одна заветная яма.
В этом месте река, упершись в несокрушимую девонскую глину, делает поворот с таким норовом, что начинает крутить целиком весь омут, создавая обратнокруговое течение. Часами здесь кружат, никак не могут вырваться на вольную воду щепа, водоросли, торчащие горлышком вверх бутылки, обломки вездесущего пенопласта, и денно и нощно урчат, булькают и всхлипывают страшноватые воронки, которых избегают даже гуси. Ну а ночью у омута и вовсе не по себе, когда вдруг гулко, тяжко обрушится подмытый берег или полоснет по воде плоским хвостом, будто доской, поднявшийся из ямы матерый хозяин - сом. Как-то застал я перевозчика Акимыча возле своего шалаша за тайным рыбацким делом. Приладив на носу очки, он сосредоточенно выдирал золотистый корд из обрезка приводного ремня — замышлял перемет. И все сокрушался: нет у него подходящих крючков. Я порылся в своих припасах, отобрал самых лихих, гнутых из вороненой двухмиллиметровой проволоки, которые когда-то приобрел просто так, для экзотики, и высыпал их в Акимычеву фуражку.
Акимыч Таежный Человек Читать Онлайн
Акимыч Таежный Человек Скачать
Тот взял один непослушными, задубелыми пальцами, повертел перед очками и насмешливо посмотрел на меня, сощурив один глаз: — А я думал и взаправду крюк. Придется в кузне заказывать. А эти убери со смеху. Не знаю, заловил ли Акимыч хозяина Липиной ямы, потому что потом по разным причинам образовался у меня перерыв, не стал я ездить в те места. Лишь спустя несколько лет довелось наконец проведать старые свои сижи. Поехал и не узнал реки. Русло сузилось, затравенело, чистые пески на излучинах затянуло дурнишником и жестким белокопытником, объявилось много незнакомых мелей и кос.
Не стало приглубых тягунов-быстрин, где прежде на вечерней зорьке буравили речную гладь литые, забронзовелые язи. Бывало, готовишь снасть для проводки, а пальцы никак не могут попасть лесой в колечко — такой охватывает азартный озноб при виде крутых, беззвучно расходящихся кругов. Ныне все это язевое приволье ощетинилось кугой и пиками стрелолиста, а всюду, где пока свободно от трав, прет черная донная тина, раздобревшая от избытка удобрений, сносимых дождями с полей.
«Ну уж,— думаю,— с Липиной ямой ничего не случилось. Что может статься с такой пучиной!» Подхожу и не верю глазам: там, где когда-то страшно крутило и водоворотило, горбом выпер грязный серый меляк, похожий на большую околевшую рыбину, и на том меляке — старый гусак. Стоял он этак небрежно, на одной лапе, охорашиваясь, клювом изгонял блох из-под оттопыренного крыла. И невдомек глупому, что еще недавно под ним было шесть-семь метров черной кипучей глубины, которую он же сам, возглавляя выводок, боязливо оплывал сторонкой. Глядя на зарастающую реку, едва сочившуюся присмиревшей водицей, Акимыч горестно отмахнулся: — И даже удочек не разматывай! Не трави душу. Не стало делов, Иваныч, не стало!
Вскоре не стало на Сейме и самого Акимыча, избыл его стародавний речной перевоз. На берегу, в тростниковом шалаше, мне не раз доводилось коротать летние ночи. Тогда же выяснилось, что мы с Акимычем, оказывается, воевали в одной и той же горбатовской третьей армии, участвовали в «Багратионе», вместе ликвидировали Бобруйский, а затем и Минский котлы, брали одни и те же белорусские и польские города. И даже выбыли из войны в одном и том же месяце. Правда, госпиталя нам выпали разные: я попал в Серпухов, а он — в Углич.
Акимыч Таежный Человек
Ранило Акимыча бескровно, но тяжело: дальнобойным фугасом завалило в окопе и контузило так, что и теперь, спустя десятилетия, разволновавшись, он внезапно утрачивал дар речи, язык его будто намертво заклинивало, и Акимыч, побледнев, умолкал, мучительно, вытаращенно глядя на собеседника и беспомощно вытянув губы трубочкой. Так длилось несколько минут, после чего он глубоко, шумно вздыхал, поднимая при этом острые худые плечи, и холодный пот осыпал его измученное немотой и окаменелостью лицо. «Уж не помер ли?» — нехорошо сжалось во мне, когда я набрел на обгорелые останки Акимычева шалаша. Прошлой осенью иду по селу, мимо новенькой белокирпичной школы, так ладно занявшей зеленый взгорок над Сеймом, гляжу, а навстречу — Акимыч! Торопко гукает кирзачами, картузик, телогреечка внапашку, на плече — лопата.
— Здорово, друг сердечный! — раскинул я руки, преграждая ему путь. Акимыч, бледный, с мучительно одеревеневшими губами, казалось, не признал меня вовсе. Видно, его что-то вывело из себя и, как всегда в таких случаях, намертво заклинило. — Ты куда пропал-то? Не видно на реке.
Акимыч вытянул губы трубочкой, силясь что-то сказать. — Гляжу, шалаш твой сожгли. Вместо ответа он повертел указательным пальцем у виска, мол, на это большого ума не надо. — Так ты где сейчас, не пойму?
Все еще не приходя в себя, Акимыч кивнул головой в сторону школы. — Ясно теперь. Сторожишь, садовничаешь. А с лопатой куда? — вырвалось у него, и он досадливо сунул плечом, порываясь идти.
Мы пошли мимо школьной ограды по дороге, обсаженной старыми ивами, уже охваченными осенней позолотой. В природе было еще солнечно, тепло и даже празднично, как иногда бывает в начале погожего октября, когда доцветают последние звездочки цикория и еще шарят по запоздалым шапкам татарника черно-бархатные шмели. А воздух уже остер и крепок и дали ясны и открыты до беспредельности.
Прямо от школьной ограды, вернее, от проходящей мимо нее дороги, начиналась речная луговина, еще по-летнему зеленая, с белыми вкраплениями тысячелистника, гусиных перьев и каких-то луговых грибов. И только вблизи придорожных ив луг был усыпан палым листом, узким и длинным, похожим на нашу сеймскую рыбку-верховку.
А из-за ограды тянуло влажной перекопанной землей и хмельной яблочной прелью. Где-то там, за молодыми яблонями, должно быть, на спортивной площадке, раздавались хлесткие шлепки по волейбольному мячу, иногда сопровождаемые всплесками торжествующих, одобрительных ребячьих вскриков, и эти молодые голоса под безоблачным сельским полднем тоже создавали ощущение праздничности и радости бытия. Все это время Акимыч шел впереди меня молча и споро, лишь когда минули угол ограды, он остановился и сдавленно обронил: — Вот, гляди.
В грязном придорожном кювете валялась кукла. Она лежала навзничь, раскинув руки и ноги.
Большая и все еще миловидная лицом, с легкой, едва обозначенной улыбкой на припухлых по-детски губах. Но светлые шелковистые волосы на голове были местами обожжены, глаза выдавлены, а на месте носа зияла дыра, прожженная, должно быть, сигаретой.
Кто-то сорвал с нее платье, а голубенькие трусики сдернул до самых башмаков, и то место, которое прежде закрывалось ими, тоже было истыкано сигаретой. — Это чья же работа? — Кто ж их знает.— не сразу ответил Акимыч, все еще сокрушенно глядя на куклу, над которой кто-то так цинично и жестоко глумился.— Нынче трудно на кого думать. Многие притерпелись к худу и не видят, как сами худое творят. А от них дети того набираются. С куклой это не первый случай.
Езжу я и в район, и в область и вижу: то тут, то там — под забором ли, в мусорной куче — выброшенные куклы валяются. Которые целиком прямо, в платье, с бантом в волосах, а бывает — без головы или без обоих ног. Так мне нехорошо видеть это! Аж сердце комом сожмется. Может, со мной с войны такое. На всю жизнь нагляделся я человечины.
Вроде и понимаешь: кукла. Да ведь облик-то человеческий. Иную так сделают, что и от живого дите не отличишь. И плачет по-людски. И когда это подобие валяется растерзанным у дороги — не могу видеть. Колотит меня всего.
А люди идут мимо — каждый по своим делам,— и ничего. Проходят парочки, за руки держатся, про любовь говорят, о детках мечтают.
Везут малышей в колясках — бровью не поведут. Детишки бегают — привыкают к такому святотатству. Вот и тут: сколько мимо прошло учеников! Утром — в школу, вечером — из школы. А главное — учителя: они ведь тоже мимо проходят. Вот чего не понимаю!
Чему же ты научишь, какой красоте, какому добру, если ты слеп, душа твоя глуха! Акимыч вдруг побледнел, лицо напряглось той страшной его окаменелостью, а губы сами собой вытянулись трубочкой, будто в них застряло и застыло что-то невысказанное.
Я уже знал, что Акимыча опять «заклинило» и заговорит он теперь нескоро. Он сутуло, согбенно перешагнул кювет и там, на пустыре, за поворотом школьной ограды, возле большого лопуха с листьями, похожими на слоновые уши, принялся копать яму, предварительно наметив лопатой ее продолговатые контуры. Ростом кукла была не более метра, но Акимыч рыл старательно и глубоко, как настоящую могилку, зарывшись по самый пояс. Обровняв стенку, он все так же молча и отрешенно сходил к стожку на выгоне, принес охапку сена и выстлал им днище ямы. Потом поправил на кукле трусишки, сложил ее руки вдоль туловища и так опустил в сырую глубину ямы. Сверху прикрыл ее остатками сена и лишь после этого снова взялся за лопату. И вдруг он шумно вздохнул, будто вынырнул из какой-то глубины, и проговорил с болью: — Всего не закопать.
объявления знакомства Онлайн сообщество знакомств с целью интима. Реальные встречи с противоположным полом для C. В твоем городе. Заходи - не останешься равнодушным!